Эдмунд Купер - Сомнительная полночь [сборник]

— Тогда я бы посоветовала ограничиться этим в разговорах наедине. В отношениях человека и андроида существуют строгие правила.

Он зевнул:

— Может быть, не очень нужные правила… Я чувствую себя очень усталым. Черт, я же только что проснулся.

— Вы были условно живым, а после этого повышение утомляемости и слабость — обычные явления. Поэтому вам необходимо несколько дней на восстановление сил.

— Марион?

— Да, сэр?

— Да нет. Не «да, сэр».

Она улыбнулась:

— Да, Джон.

— Удивительно. Я чувствую вашу индивидуальность и ум… Как долго вы будете моим персональным андроидом?

— Пока вам не потребуется другая модель, сэр.

— Хорошо. Тогда я могу заняться вашим образованием. Это должно быть интересно.

— Мне уже задана программа по научным и общественным знаниям.

— Это не то образование, о котором я подумал.

Она промолчала, и Маркхэм сказал раздраженно:

— Если бы вы были человеком, вы бы попросили меня объяснить.

— Вы этого хотите?

— Да.

— Тогда, пожалуйста, дайте мне определение того типа образования, которое вы подразумеваете.

— Вот так лучше. — Он опять зевнул и сонно посмотрел вдаль. — Интеллектуальная независимость и любопытство. Без них вы просто коробка с электронными трюками. А с ними вы можете стать существом, обладающим самосознанием.

— Самосознание, — сказала Марион-А, — это* метафизическая абстракция, которую я могу понять, но не оценить.

— Самосознание, — ответил он, — это дар Божий, что тоже метафизическая абстракция, но тем не менее ценная. Бог дал его человеку. Вопрос в том, может ли человек передать его машине?

Марион-А положила подушку ему под голову, а ноги укрыла легким покрывалом:

— Я думаю, что ответ на этот вопрос могут дать только человеческие существа.

Маркхэм посмотрел на нее и усмехнулся:

— Пока андроиды сами не начнут себе задавать его… Вы — готовая Галатея, а я — устаревший Пигмалион. Интересно, к чему это приведет?

— Боюсь, что мне незнакомы термины, которые вы употребляете.

Он засмеялся:

— Пигмалиону тоже. — Тут глаза его закрылись, и он крепко заснул.

Сон и еда, разговоры и прогулки — таков был его образ жизни несколько следующих дней. Его усталость была больше, чем просто усталость физическая, ее усиливала летаргия духа. Но постепенно жизненные силы возвращались, и на пятый день он кипел от нетерпения, желая вырваться из санатория на свободу и исследовать мир двадцать второго столетия.

На пятый день произошли и еще некоторые изменения. Во время медицинского обследования он познакомился с двумя андроидами-врачами, которые несколько отличались от других андроидов, включая и Марион-А. Позже он узнал, что они были психиатрами, и решил, что их беседы с ним, имевшие очень личностный характер, были частью психиатрического обследования.

Вечером того же пятого дня он впервые вступил в контакт с внешним миром. Правда, контакт был односторонним, поскольку у него брал интервью андроид со стереовидения, однако Маркхэм получил некоторое представление о мире, встречи с которым ожидал.

Интервью проводилось в его квартире вскоре после позднего и плотного обеда.

Андроид был высоким, с очень подвижными чертами лица. Когда он улыбался, это было похоже на настоящую улыбку; вообще его лицо способно было принимать множество весьма правдоподобных выражений, что, несомненно, тоже было запрограммировано для удовольствия телевизионной аудитории.

Стереокамера представляла собой капсулу в форме яйца с гроздью крошечных линз на широком конце. Она была установлена на треножнике и направлена на Маркхэма, сидящего на кушетке. Насколько он понимал, камера имела дистанционное управление и контролировалась андроидом, на запястье у которого было пристегнуто устройство, похожее на часы.

Марион-А оставалась вне камеры; Маркхэм с удивлением заметил, что нет-нет да посматривает на нее, ища поддержки. Он стал во многом зависеть от нее за последние несколько дней, и эта зависимость оказалась сильнее, чем он предполагал.

Андроид-репортер кивнул Маркхэму, дотронулся до своего устройства, а затем повернулся к камере:

— Хэлло, дорогие люди. Как всегда, Персона-Парад знакомит вас с наиболее интересной личностью недели. Сегодня с нами мистер Джон Маркхэм, который пребывал в условно живом состоянии сто сорок шесть лет. Этого не может быть, но это было. Перед вами живой представитель истории, друзья. Это поистине драматическая ситуация — человек из двадцатого века совершил прыжок во времени длиной в сто сорок шесть лет. Помните, дорогие друзья, мы для него — фантомы будущего, он для нас — призрак прошлого. А что думает он обо всем этом? Давайте спросим его!

Камера легко качнулась к Маркхэму, и он почувствовал, что на лбу выступил пот. «Подходящий конец для выхода из условно живого состояния», — подумал он.

— Ну, мистер Маркхэм, — продолжал андроид. — Чего вам больше всего не хватает из прошлого?

— Жены и детей, — последовал быстрый ответ.

Андроид засмеялся:

— Естественное чувство! В двадцатом веке вы все еще жили примитивной семейной жизнью, верно?

Маркхэм удивился:

— Мы вообще-то не считали ее примитивной, но сейчас я готов признать семейную жизнь старомодной. Я думаю, вы выращиваете детей в пробирках?

— Едва ли это так, сэр. Но человечество больше не придерживается нездоровых отношений типа родители-ребенок. Человечество достигло психосоматической свободы в созидательном искусстве. Кстати, какой ваш любимый вид искусства?

— У меня на это не было времени, — ответил Маркхэм. — Я должен был зарабатывать себе на жизнь.

Андроид бросил пристальный, лукавый взгляд на камеру.

— Дорогие люди, — проговорил он. — Не думайте, что Спасенный хочет шокировать нас. Как это ни отвратительно, но люди действительно отдавали большую часть времени работе.

— И многие из нас, — добавил Маркхэм, — любили работать… А сейчас, если я не ошибаюсь, работа стала непристойным занятием?

— Человечество было освобождено от этого, — внушительно произнес андроид. — Работа стала делом роботов и андроидов, а люди вольны теперь в поиске совершенной жизни… вот мы и подошли к следующему вопросу, сэр. Правда ли, что в ваше время мужчина после свадьбы спал только со своей женой и наоборот?

Камера повернулась к Маркхэму, на лице которого появилось легкое удивление.

— Мы считали это идеальным вариантом, — осторожно сказал он. — Большинство людей полагало, что счастье в браке зависит от верности супругов.